Согласно теории конструктивизма, которая является главным достижением политической антропологии (а эта отрасль исторических исследований сегодня не менее популярна, чем ДНК-генеалогия), средневековые «нации» были не столько этническими, сколько этнополитическими общностями, которые формировались вокруг ядра, состоящего в свою очередь из военных элит, окружающих вождей из харизматических родов. Формирование этих общностей происходило с одной стороны из осколков прежнего варварского племенного мира. С другой стороны, если речь идет о бывших провинциях Римской империи, за счет вхождения в состав «варварских королевств» римской землевладельческой знати и крестьянских общин. Западными специалистами этот процесс всесторонне изучен на примере «варварских королевств» готов, бургундов, франков и вандалов на руинах Западной Римской империи. Единственное, что на мой взгляд при этом упускается из виду в ходе победоносного шествия конструктивистов на сторонников примордиалистских взглядов, что в каждом случае имело место быть племенное ядро, вокруг которого и формировалась новая этнополитическая общность, наследовавшая имя прежних германских племен и племенных союзов. Такие общности были более устойчивыми и успешными, чем те политические образования, которые строились на исключительно военной основе («многонациональная» армия Одоакра).
С подачи наделавшего много шума Флорина Курты конструктивистский подход стал применяться и в славистике. Насколько я могу судить по публикуемым рецензиям, весьма успешно он применяется для решения вопросов формирования Хорватского государства, а также при изучении истории Великой Моравии и паннонских славян.
До сих пор, как правило, социальное устройство славян VII – IX вв. принято характеризовать как племенное. В частности, именно так характеризует славян автор фундаментального исследования о процессе формирования венгерской раннесредневековой идентичности В.П. Шушарин, следующий в русле наработок отечественных достижений этнологии. Из известных мне авторов исключение составляет только А.А. Горский. Он разделяет области изначального проживания славян, где сохраняется племенной строй, и области их последующего расселения, где о племенах говорить уже не возможно. В отношении этих новых общностей он предложил использовать термин «славиния», которым славянские политии обозначали в Византии.
А.А. Горский указывал на то, что балканские и восточноевропейские славинии следует относить не к племенам или союзам племен, а к общностям того же порядка, что и «варварские королевства» Западной Европы. Этот тезис наглядно иллюстрируется описанием освоения славянами Балканского полуострова в византийских хрониках и подтверждается исследованиями ранней истории славян в Далмации и Паннонии. Ярким примером служат славянские безымянные княжества в Паннонии и Словакии. Для них источники не упоминают никаких племенных названий, чем ставят в тупик историков. Последние вынуждены изобретать объяснения в духе «племенное название было уже не актуальным, поэтому забылось». Такие этнополитические образования упоминаются как «княжество Людевита» (в Посавье, Верхняя Паннония), «Герцогство Прибины» в Нижней Паннонии, «княжество Браслава» (включавшее в себя на последнем этапе бывшие владения Людевиты и Прибины) или по названию главного центра, как бывшее владение Прибины в Словакии – Нитра. Очевидно, что в ходе освоения этих объектов славянской колонизации VI-IX вв. просто не успели сложиться новые «племенные» идентичности, так как они находились под непосредственным контролем аваров.
Эти наблюдения не позволяют согласиться с построениями Ф. Курты об искуственности, книжности общеславянского самосознания. Напротив, имеющиеся в нашем распоряжении источники раскрывают механизм трансформации славянского самосознанияв идентичности мораван, хорватов, поляков и т.д. Процесс формирования хорватской государтсвенности (и идентичности) по документам выглядит следующим образом:
Некий Борна в качестве вассала франкского императора носит титул «дукса Далмации», как его коллеги Людевит и Прибина являлись «дуксами» соответственно Верхней и Нижней Паннонии.
Затем приемники Борны середины IX века выступают с титулами «дуксов» или «королей» славян.
Наконец, появляется титул хорватов.
Обратимся к Моравии. Хотя мораване появляются в хрониках изначально под своим именем уже в 822 г., письменные источники позволяют сделать вывод о том, что их самоназванием было все же «славяне». Тем не менее, к рубежу Х века они стали осознавать себя именно «мораванами». Думаю, что это было вызвано с одной стороны франкским влиянием, а с другой стороны распадом Великой Моравии, в ходе которого и соседние славяне воспринимали ранее господствующую над ними группировку как «мораван». Аналогичную картину мы видим в Древнепольском государстве при первых Пястах: Болеслав Храбрый в документах выступает как правитель «славян», «Славии».
Трудно согласиться с мнением А.А. Горского о западно-славянских землях, как о заповеднике племенного строя и о таких названиях как «хорваты», «сербы», «дулебы» как на следы изначальных племен. Достаточно заметить, что сравнение с южнославянскими «жупами\жупаниями» указывает скорее на территориально-административную природу западно-славянских «племен» у ободритов, вильцев\лютичей, чехов. Что касается этнонима «хорваты» (и может быть «дулебы»), то весьма обоснованной представляется гипотеза о том, что он связан с военно-административным устройством Аварского каганата.
Конечно, как и в любой гипотезе, в построениях Ф. Курты есть здравое зерно. Трудно представить, что все множество славянских этно-политических формирований восходит к единой праславянской общности. Но имеющиеся источники и не позволяют сделать такой вывод. Формирование славянских идентичностей проходило за счет осколков племен пшеворцев, зарубинцев, сарматов, северных фракийцев, балтов и других. Свидетельства современников показывают, что изначально этноним «словене» распространялся лишь на варварскую группировку к северу от Карпат, соответствующую ареалу культуры типа Прага-Корчак. В VI в. к востоку от нее проживала группировка родственных по языку, религии и культуре варваров, которые носили имя «анты». В процессе расселения словен, распада антской общности и ассимиляции ее словенами, потомки антов влились в словенские объединения и осознавали себя уже как часть славянского мира. Аналогичный путь прошли, как представляется, велеты\вильцы и сарматы – сербы (осколок антов?), северы, ободриты (потомки германцев варинов), которых упоминают еще Тацит и Птолемей. Любопытно, что рассказывая о происхождении и расселении славянских «племен», летописец «забыл» отнести к числу потомков изначальных дунайских словен ободритов, тиверцев и уличей. Возможно, это можно объяснить тем, что в отличие от хорватов (?), сербов и северов (потомков сарматских племен, упоминаемых Птолемеем) уличи и тиверцы еще помнили о своем особом антском происхождении, а ободриты – о происхождении «варяжском», германском.
Раннесредневековые этнополитические идентичности формировались, повторю, вокруг военной элиты и харизматических династий. Государство вообще, а раннесредневековое государство особенно, всегда было в первую очередь механизмом, созданным для военных целей. Поэтому первым вопросом, который, как мне кажется, должен задавать себе историк, изучающий средневековое государство, является его военно-административное устройство. Экономический базис и идеологическая надстройка являются всего лишь сопутствующими моментами, необходимыми для эффективной работы этого механизма.
Сделав эти предварительные замечания, обратимся теперь к нашей с вами истории.
Продолжение - 2, 3, 4